У мамы было платье. Длинное, до икр, облегающее сверху и волнами подол. Глубоко болотного цвета и в крупный горох. Крупный белый горох. – Ну как я? – выплыла мама из комнаты в обновке. Она долго «гонялась» за тканью. Потом шила у портнихи, сажала по фигуре, бегая на десятки примерок. И вот сшила. И теперь спрашивает «как». А мне лет 12. Я не понимаю ничего про «гоняться за тканью» и про портниху. Для меня портниха – это утомительно, скучно, жарко, неудобно и ой, укололи. А лучшая одежда – джинсы. Желательно такие, чтоб резинка от трусов максимально вылезала из-под них подмышки. – Цвет детской неожиданности, – резюмирую я, – в нем лягушку на празднике изображать. – И ещё этот горох, как
Сто восемнадцатый день рождения
Иван Иванович проснулся. В принципе, день уже начинался неплохо. Когда тебе исполняется сто восемнадцать лет, проснуться — считай достижение.
Первым делом шёл техосмотр: разомкнул левый глаз — работает, затем правый — замутнён. Промыл, закапал — как новенький. Согнул всё, что гнётся, что не гнётся — смазал. Проверил передний и задний ход, провёл диагностику шеи. Убедившись, что всё поворачивается и хрустит, сделал два притопа, три прихлопа и начал новый день.
В восемь часов по расписанию ему звонили из Пенсионного фонда:
— Лидочка, здравствуйте, — прохрипел радостно в трубку именинник.
— И вам здрасти, Иван Иванович, — грустно поприветствовала его Ли