Точнее, когда-то, в очень раннем возрасте я пыталась, но им это не нравилось. Не нравилось, когда я плевала на носовой платок и «до блеска» терла окна на кухне. «Только вчера все отмыла, – горько вздыхала мама, – а теперь все заново! Шла бы ты лучше играть». Не нравилось, когда я мыла холодной водой посуду, и она оставалась жирной. «Отойди, я лучше сама», – подталкивала меня мама к выходу. Не нравилось, когда я садилась лепить с ней пельмени и «переводила» половину теста и мяса. «Не мешай!» – сердилась она.
Нет, мама не хотела меня обидеть. Она хотела как лучше. Сделать все быстрее и идти со мной гулять. У нее было еще столько дел! И я перестала ме
Он – тот, кто садится рядом в маршрутке, когда твоя жизнь умудряется рухнуть за раз, когда личный крест становится слишком тяжелым, чтобы нести его на спине. Когда твои руки трясутся – и голос, наверное, трясся бы, если бы камень в груди не мешал говорить. Когда все мутнеет, становится вовсе не важным; когда связи, как ниточки, рвутся, а смысл – вроде бы, найденный – кажется глупой выдумкой, оправданием собственной бесполезности. Именно в этот момент особенный человек занимает сидение рядом с тобой. Молча посматривает на тебя, а потом произносит что-то простое, но до боли, до благодарного смеха необходимое. То, что дает тебе силы пройти еще несколько
Комментарии 6