Через поселок гнали колонну пленных фрицев. И вот эти грязные, в лохмотьях фрицы, заходили к русским во дворы и пытались менять самодельные игрушки, глиняные свистульки и всякое такое на что-нибудь поесть. Зашел и к ним один такой, и со словами "Либе, катоше" (хлеба, картошки) начал протягивать им свои самоделки. И они дали ему еды. И многие давали. Ибо не было к этим жалким людям уже какого-то чувства ненависти, а была жалость и Христова любовь. Да, можно было плюнуть ему в лицо, огреть кочергой — никто бы слова не сказал, но не делали этого. Когда немец взял, то, что ему дали, у него задрожали руки и он беззвучно разрыдался. Слезы текли по его впалым, небритым щекам. Он кое как смог выдави