Боже, как они мелькают, Эти вёсны, эти зимы! Снова вьюжит, снова тает, Снова мимо, мимо, мимо... Разъяренный кросс по кругу, Марафон необратимый, - Друг за другом, друг от друга; Поворот и снова мимо... И, наверно, взлёт спирали Был бы вовсе незаметен, Если б век не проверяли По деревьям и по детям. * * * Любовь У нас говорят, что, мол, любит и очень, Мол балует, холит, ревнует, лелеет... А, помню, старуха соседка короче, Как встарь в деревнях, говорила: жалеет, И часто, платок затянувши потуже И вечером в кухне усевшись погреться, Она вспоминала сапожника-мужа, Как век он не мог на неё насмотреться. - Поедет он смолоду, понится в город, Глядишь - уж летит, да с каким полушалком, А спр
Образцы его картин близки и понятны зрителю: он узнаёт в них что-то родное. И от этого на душе у зрителя становится радостно. Сейчас, когда можно видеть изобилие рисунков, для которых главное - «товарный вид», но в которых мало смысла, особенно дорого такое вот сопереживание пкйзажа вместе с автором, созерцание пейзажных картин, в которых есть сюжет.
Кость бросали - ешь бродяга. А я вас всегда любил... Беспородная дворняга. В сердце колокол забил. Жизнь бродячая, собачья. Всеми брошен и забыт. Бросте мне кусочек счастья - Буду им до смерти сыт. Александр Лашкевич