Стихия

Иосиф Бродский Ты знаешь, с наступленьем темноты пытаюсь я прикидывать на глаз, отсчитывая горе от версты, пространство, разделяющее нас. И цифры как-то сходятся в слова, откуда приближаются к тебе смятенье, исходящее от А, надежда, исходящая от Б. Два путника, зажав по фонарю, одновременно движутся во тьме, разлуку умножая на зарю, расчитывая встретиться в уме.

В самую полночь дверь отворится. И прилетит вдруг ко мне Странный волшебник, Синяя птица В образе детства, на лёгком коне. Он прилетает с рифмой скользящей, Ну-ка попробуй, поймай. И, ускользая, голос манящий, Слышу, зовёт меня вдаль. В даль одиночества, в даль расставаний, В слёзы, прощанье и радость потерь. Всадник, летящий с рифмой скользящей, Ты в наговоры не верь. А попроси у меня на прощанье В час недомолвок, в час звёздной зари Маленький дар – за крылатую рифму – Сердце моё забери. Ника Турбина

Этому впрямь могло быть тысячи разных причин — она звонила ему так же часто, как прежде. После него она знала добрый десяток мужчин. — Не любовь, так хотя бы ревность, — думал он с надеждой. Думал с надеждой, поскольку это был верный знак: женщина — либо собственница, либо ушёл и забыто. Эта была такая, отслеживала каждый шаг, брала на карандаш, и даже довольно открыто учила жить, примеряла к себе на предмет жилетки, ничего такого, но просто иногда поболтать... Их встречи были почти случайны и очень редки, и сколько всё это длилось, он бы не мог сказать. Он бы не мог, у него под лопаткою так же ныло от её голоса, словно нет музыки слаще. Он по ночам изводил коньяк, бумагу, чернила, он считал себя самым никчемным, самым пропащим. А потом она уехала далеко, на другой континент, то ли вышла замуж, то ли что-то такое. Он сперва горевал, конечно, но в какой-то момент стал совершенно счастлив и абсолютно спокоен. Он влюбился, женился, стал отцом и всякое прочее, он готов был поклясться, что забудет, что хватит силы... Но до сих пор иногда просыпается посреди ночи и думает: «Господи, только бы не позвонила!..» Елена Касьян

Бьет шаман колотушкою в лунный бубен, рассыпаются звуки снежинками в небе. Лес заснежен, тих он и беспробуден, а за лесом реки лежат и степи. Я стою перед лесом, подняв ладони, принимая снег и еловый запах. Бьет шаман в тишине по озерам сонным, дикий лис крадется на рыжих лапах. У костра шаман, и он бьет в свой бубен, запрокинув голову, дико пляшет. Я иду, мне не страшно, что дальше будет, я набрал в карман блестящих кругляшек – золотистых отсветов этой ночи, я потом просыплю их на дорогу, чтоб гоняли тень от деревьев тощих, чтоб светили вовремя и ко сроку. Нас, детей из Андерсоновских сказок, из хтонической жути русских народных, — не запрешь среди взрослых глупых указов, мы найдем свой выход чутьем животным. Я беру колотушку, я бью по небу. Там, где падает звук, прорастает семя. Привожу в порядок свою планету, становлюсь ее солнце, вода и время. Лемерт (Анна Долгарева)

Афанасий Фет Целый мир от красоты, От велика и до мала, И напрасно ищешь ты Отыскать её начало. Что такое день иль век Перед тем, что бесконечно? Хоть не вечен человек, То, что вечно, — человечно.

Разучилась влюбляться. Отчаиваться. Печалиться. Непонятно, куда деваться от этих бед. Надо жить, говорят, да что-то не получается. Оттого, должно быть, и думаю о тебе. Мы с тобой когда-то умели летать над городом. По-шагаловски, чуть растерянно, вдаль и в синь. Жить взахлеб. Всему удивляться. С известным гонором за такое браться, что Господи упаси. Бредить узкими переулками флорентийскими, в переулках московских неделям теряя счет. А к весне учились старательно зубы стискивать, для того чтобы слез потом не стирать со щек. Вот и снова последним снегом все припорошено, и куда уверенней держишься за стеной, где приходят во сне смешные осколки прошлого. Бубенец серебряный. Ангел берестяной. Ты представить не можешь, сколько всего смешалось там, как застыло все, словно за ночь воск на свечах. Но весны не нужно. Не нужно весны, пожалуйста. Понимаешь, во всяком случае – не сейчас. Мария Фаликман

Не каменей, когда беру тебя за руку, не бойся — я в тебя не так уж влюблена, а просто мы бредем, цепляясь друг за друга, от белого вина до красного вина. Ты будешь вспоминать все то, что я забыла, перед тобою свет — я в сумраке на треть, тебе еще пылать, а я уже остыла, но рук мне так никто и не сумел согреть. Ты будешь усложнять, я — становиться проще, перед тобою дверь, передо мной — стена. И все-таки нам дан один отрезок общий — от белого вина до красного вина. Общаемся с тобой не то что бы от скуки - отдушину ища среди мирских забот. Послушай, просто так возьми меня за руку, а красное вино пусть за душу берет. Наталья Хаткина

Иосиф Бродский Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини. Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани. За твоею спиной умолкает в кустах беготня. Мне пора уходить. Ты останешься после меня. До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты. Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты. Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди. Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади. Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать. Все равно я сюда никогда не приду умирать, Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись. Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись. Человек — это шар, а душа — это нить, говоришь. В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш. Отпустить — говоришь — вознестись над зеленой листвой. Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой. Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах, изобилье минут вдалеке на больничных часах. Проплывает буксир. Пустота у него за кормой. Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой. Посвящаю свободе одиночество возле стены. Завещаю стене стук шагов посреди тишины. Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша: завещаю тебе навсегда обуздать малыша. Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму. Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму. Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак, не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак. Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом. Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем. Только жить, только жить и на все наплевать, забывать. Не хочу умирать. Не могу я себя убивать. Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать. Так окрикни меня. Так легко малыша напугать. Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу: Эй, малыш! — и тотчас по пространствам пустым полечу. Ты права: нужно что-то иметь за спиной. Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной не безгласный агент с голубиным плащом на плече, не душа и не плоть — только тень на твоем кирпиче. Изолятор тоски — или просто движенье вперед. Надзиратель любви — или просто мой русский народ. Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить. Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить. За тобою тюрьма. А за мною — лишь тень на тебе. Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе. Хорошо, что кончается ночь. Приближается день. Сохрани мою тень.

Я сяду в поезд электрический, уеду в загородный лес. И отвернет соседка личико, ко мне теряя интерес. Закрывшись мятою газетою, как за кулисами актер, я «зал» сквозь дырочку исследую не потому, что я хитер, не то чтобы озорничая так или скрываясь, как злодей, а потому, что в час отчаянья я не хотел пугать людей. Глеб Горбовский

Только утро любви хорошо: хороши Только первые, робкие речи, Трепет девственно-чистой, стыдливой души, Недомолвки и беглые встречи, Перекрестных намеков и взглядов игра, То надежда, то ревность слепая; Незабвенная, полная счастья пора, На земле — наслаждение рая!.. Поцелуй — первый шаг к охлаждению: мечта И возможной, и близкою стала; С поцелуем роняет венок чистота, И кумир низведен с пьедестала; Голос сердца чуть слышен, зато говорит Голос крови и мысль опьяняет: Любит тот, кто безумней желаньем кипит, Любит тот, кто безумней лобзает... Светлый храм в сладострастный гарем обращен. Смокли звуки священных молений, И греховно-пылающий жрец распален Знойной жаждой земных наслаждений. Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам И горевший стыдливой мольбою, Нагло бродит теперь по открытым плечам, Обнаженным бесстыдной рукою... Дальше - миг наслаждения, и пышный цветок Смят и дерзостно сорван, и снова Не отдаст его жизни кипучий поток, Беспощадные волны былого... Праздник чувства окончен... погасли огни, Сняты маски и смыты румяна; И томительно тянутся скучные дни Пошлой прозы, тоски и обмана!.. Семен Надсон