В то лето и ослепила ее любовь, потому что приехал в село он, уже окончивший факультет журналистики. Он обращал на нее внимание и в прошлые каникулы, но как-то стеснялся ухаживать, считал ее еще школьницей.
Коротким оказалось набежавшее на нее счастье, случилось непоправимое, после чего, Люба знала, уже никогда ей не обрести крыльев, даже не распрямиться в полный рост. Учился он в то время в городе, летом приезжал к родителям на каникулы, клялся в любви, обещал жениться, увезти в город.
Обманул.
Года два боялся появляться в деревне: обзавелся семьей в городе. Жену вовсе не привозил сюда. Как вычеркнуть из памяти те черные дни?.. Вместе с ребенком и себя отравила: едва выходили в больнице. После раскаивалась - пусть бы жил ребенок, сейчас бы ему шел четвертый годик. Была бы отрада сердцу.
Позлословили бабы, почесали языки.
Жила бы в городе - как с гуся бы вода скатились злые сплетни, а в деревне это клеймо, как жестянка привязанная к ноге, бренчит на всю округу...
Местные парни теперь считали, что она доступна каждому, разговаривали с ней не иначе как с шуточками, с пошлыми намеками, и она презирала их. Придут парни в магазин, трутся около прилавка, перекидываются пустыми словами, и выгнать нельзя - не из своего дома. Раз вытолкала за дверь одного прилипалу, так и не рада была, что связалась, такая грязь-похабщина полетела в нее.
А вот с Лехой Кудрявцевым, случайным знакомым, которого почему-то выделила из многих других заезжих людей, спуталась, будто назло местным ухажерам. Уж, казалось бы, научена горьким опытом, но, видно, коротка девичья память. Никаких обещаний она от Лехи не добивалась, загадывала жить одна. Однажды сказала ему:
-У меня будет ребенок.
Так и сказала «у меня», а не «у нас».
Леху такой поворот событий явно озадачил, он помял пальцами подбородок, воровато покрутил цыганскими глазами и ответил без обиняков:
-Вот уж это ни к чему!
-Не бойся, тебя ничем не побеспокою. Мой грех — мой и ответ. Я хочу ребенка, понимаешь, хочу! Тебе этого не понять.
-Глупости! Потом сто раз покаешься, — припугнул Леха.
Мысли его тревожно метались, про себя он думал: «Дела-а... Попал, как рыба в вершу. Надо срабатывать задний ход. Зачем мне ребенок на стороне? Боже избавь! Дойдет до жены... Ну, конечно, потребует алименты. Кошмар!»
-Наверно, еще можно что-нибудь предпринять?
-Я сама знаю, что мне делать. Можешь не переживать.
-Не сердись... Нельзя же это решить вот так сразу. Я что-нибудь придумаю к тому времени, когда заедем в следующий раз.
— Следующего раза не будет, — спокойно сказала Люба, потому что понимала: больше он в селе не появится.
Леха чувствовал себя уличенно не только под взглядом ее ясных карих глаз, но и после, когда уже сидел в кабине машины, сосредоточенно глядя на летящий под колеса асфальт. После длительного молчания, столь несвойственного ему, заявил:
-Все больше сюда мы - ни ногой. Шабаш. Только прямым ходом по шоссе.
-Почему?
-Так надо.
Костя почувствовал протест против такого диктата, ему надоело находиться в Лехиной тени, сдерживать в себе боль, что он держал в себе всё это время, пока знал Любу. Около года этот пустослов Лёшка морочит ей голову, а он, Костя, с настоящими чувствами наблюдает за тем, как рушится его судьба...
Пусть она и старше него на три года, пусть и есть какие пятна в прошлом, ему до этого дела нет. Сказал глухим от волнения голосом:
-А я люблю ее...
Неожиданное признание показалось Лехе несерьезным, обескуражило его, он так поглядел на своего напарника, как будто обнаружил в нем что-то невероятное.
-А она тебя?
-Это — другой вопрос. Наверно, важнее любить самому.
-Чудак!
-У тебя другое понятие, тебе лишь бы позабавиться.
-Перестань, Коська, дурить! Что, тебе девок не найдется? Она — женщина. Усек? Женщина с огромным опытом, если понимаешь о чем я!
- Врешь! не хотел верить Костя. Он приостановил машину, уставился на Леху неподвижным взглядом, словно допытываясь правды.
-Я тебе по-дружески говорю, а дальше уж сам своей головой додумайся.
Леха ткнул пальцем себе в лоб.
-Отпугиваешь меня?
- Тьфу, дурак! Куда лезешь? Чего играешь в какое-то благородство? Книжек, что ли, начитался? — возмутился Леха. -Ну, валяй! Она тебе состроит глазки, она тебя приручит... Главное - вовремя смотаться, остальное все — мелочи жизни. Мало ли бывает дорожных знакомств.
- Мародер ты, Леха, — не зная, каким словом выразить свою неприязнь к нему, заключил Костя.
-Полегче выражайся.
Дальше ехали не разговаривая: было над чем призадуматься обоим. Поразмыслив, Леха решил, что отныне по этой шоссейке ему путь заказан, и почти сто километров, которые отделяли деревню от города, казались ненадежным расстоянием.
«Ничего, ничего! Спокойствие‚, — внушал он себе. Попался, да отмотался. Попробуй докажи — знать ничего не знаю. Молчок, сверчок».
Костя догадывался, что Леха недоговаривает главного. Не случайно при прощании Люба улыбалась как-то растерянно, и в глазах ее угадывался нерешенный вопрос. Как ни прикидывал Лёша, а все сходилось к тому, что надо было бросать это доходное место. Больше ни одного рейса на газовозе Леха Кудрявцев не сделал.
А Кости была весомая причина увидеть Любу, при первой же самостоятельной поездке в город сделал остановку в знакомую до боли деревню. Зашел в магазин, Люба встрепенулась, на лице ее проступил и быстро схлынул румянец.
- Добрый вечер, Люба!
- Здравствуйте!
- Я теперь один.
-А где Лешка?
-Перевели в другой участок.
- Понятно, — ответила Люба, словно наперед знала, что так и будет.
В магазине оставалась еще разговорчивая толстощекая тетка, которая, не стесняясь, призналась в своем любопытстве:
-А я смотрю, все машина-то с баллоном приворачивает, токо не могла сообразить, который за Любонькой ухлестывает. Ну, теперя буду знать, толковала она, разглядывая Костю.
Набрала полную сумку, долго отсчитывала деньги, словно нарочно тянула время. Едва дождался Костя, когда она уйдет. Тут бы и начать разговор, пока никого нет, да не поворачивается язык, мешает эта нестерпимая светлынь: ощущение такое, будто в окна заглядывают. столпившиеся люди.
— Мне надо поговорить с тобой - наконец набрался он смелости.
Люба настороженно вскинула ресницы, в глазах метнулось беспокойство.
- О чем?
-Я давно хотел сказать тебе, да. все мешал Леха... В общем, ты ведь знаешь, как я к тебе отношусь...
Собственный голос показался Косте слишком громким, он замер, ожидая ответа. В искренность Кости нельзя было не поверить, но запоздало все, слишком запоздало.
- Не надо об этом, Костя, попросила она. Взгляд ее выражал мольбу. Ты хороший, добрый... Ты ничего не знаешь...
- Знаю. Ты, наверно, была замужем?
- Нет. Только не расспрашивай меня, пожалуйста.
Дыхание белым облачком толкалось около воротника Любы, оседая на нем налетом инея. Костя осторожно провел по воротнику пальцем, и это показалось ему большой вольностью. Люба испытующе-вопросительно смотрела на него, удивляясь его простодушию.
-Я серьезно говорю: одно слово твое — да или нет. Я буду ждать.
- Ну зачем тебе это? — искренне вырвалось у Любы.
- Я давно, с самого первого дня, когда увидел тебя...
- Не надо! — снова остановила она, прижав ладони к его груди.Умоляю тебя, оставим этот разговор! Когда-нибудь ты поймешь, как я была права.
- Иди, - поторопила она.
- Ты подумай и ответь, — осмелел Костя.
- Я же ответила.
Ночью Люба разбудила мать:
- Мама, ты спишь?
- Чего?
-Хочу спросить тебя: как ты смотришь, если я выйду замуж за Костю?
- Нет тебе другого-то времени, окромя ночи. О-ой! — ‚зевнула Катерина Михайловна. Предлагал, что ли?
-Да, недавно заезжал.
- Ну и ладно. Парень смирный, только молод, да уж чего теперь разбирать? А тот говорун-то, видать, больше не заявится?
- Не о нем речь — про Костю спрашиваю.
- А мне казалось, ухаживал за тобой Лешка. Выходи, коли так, я буду только рада.
На некоторое время в избе становится тихо, лишь подрагивают стекла от приближающегося гула тяжелой машины. Катерина Михайловна обеспокоенно ворочается на своей постели: теперь уж сон перебит — и мысли начинают наматываться одна на другую, как нитки на клубок. Снова подает голос:
- Это бы все хорошо, Любонька, а как после? Счас он ничего не знает, потом это раскроется. Скандалом кончится, вот помяни меня. Мужики такой народ, не один раз напомнит, что не первым был..
- Кое-что ему, видать, уж сказали.
- Неужто знает и делает предложение? Боже мой, какие еще люди есть на земле! Совсем бесхитростный парень.
Люба ни на минуту не сомкнула глаз, по-прежнему давили сомнения. Как открыть свой грех? От людей еще можно, от мужа — нельзя.
Избавляться от ребенка ей не хотелось: пугало какое-то недоброе предчувствие. А где другой выход? Как поведет себя Костя? Хлопнет дверью и уйдет или снесет обиду? Как можно обманывать его? Но и открыться до срока нет сил.
Может быть, представился единственный шанс, отказавшись от которого будешь потом всю жизнь раскаиваться. И мать еще ничего про ребенка не знает, скажи — так и проклянет. А ведь настанет момент, и некуда будет попятиться.
Как тогда глянуть в глаза Косте? Почему он спросил о замужестве? Значит, что-то ему известно. Откуда?
«Не лучше ли жить, как жила, с матерью? Пусть родится ребенок — будет родная душа, своя кровинка. Отдам ему все сердце, всю свою любовь», — размышляла Люба.
***
Для Любы эта шумливая веселая свадьба была пыткой. Множество любопытных глаз придирчиво разглядывало ее, привозную невесту; в ней как будто заранее предполагали какой-то изъян. А свадьба все продолжалась, гульба шла до полуночи и утром, после короткой передышки, возобновилась.
Для молодых протопили пятистенок, чтобы никто и ничто им не мешало. Люба легла в постель, отвернувшись к стене, замерла; казалось, по всей избе напряглась тишина. Слышала, как Костя щелкнул выключателем, как медлительно раздевался, переступая босыми ногами.
Лег осторожно, совсем не по-хозяйски, боялся притронуться к ней, только обжигал частым дыханием шею. Она повернулась к нему и, успокаивая его, провела ладонью по мягким сыпучим волосам. Костя ткнулся губами ей в ухо, потерянно зашептал:
-Люба... Любушка... Милая...
Долгим было молчание. Лежали отстраненно. Костя, закинув за голову руки, упорно смотрел в потолок, как бы желая осилить темноту. После разговора с Лешкой вроде бы готов был ко всему, и все-таки ревность царапнула сердце.
- Скажи что-нибудь, — не выдержала Люба.
- Чего говорить-то? Я же знал...
Костя осекся, не желая оскорбить ее...
- Теперь ты всю жизнь будешь упрекать меня.
Костя не ответил, только продолжительно вздохнул. И Люба едва не решилась — будь что будет — сразу же и до конца освободить себя от тяжкого груза своей тайны. Удивляясь спокойствию собственного голоса, произнесла:
-Я не хотела тебя обманывать, я предупреждала...
Нет, не смогла, не осмелилась открыться до конца. Ее обдавало холодом при одной мысли, что рано или поздно муж узнает о ее грехе.
Проходили дни и её одолевали тревожные мысли.
"Зачем я замуж-то пошла? Ведь не осле люблю его, только себя обманываю».
Все собиралась к сестре в город, чтобы лечь в больницу. Но все не хватало решимости на этот шаг, останавливало предчувствие какой-то роковой ошибки.
Раньше всех появилась догадка у свекрови, но та при отеце помалкивала, чтобы не вынести сор из избы. Только по-матерински посетовала Косте.
-Смотрю, поторопились вы с Любахой.
-Чего? — не понял Костя.
-Едва успели жениться, а у нее уж, кажется, есть прибыль.
Костя не нашелся сразу с ответом. А когда уловил мысль материнских слов, жестокое подозрение вдруг тех опалило все его существо. Весь день после того разговора он не находил себе места. Ночью (в темноте это сделать легче), после продолжительно холодного молчания, спросил коротко:
-Чей ребенок?
Люба содрогнулась, хотя давно ждала этого вопроса, как неотвратимого удара.
-Лешкин? — в самую точку угодил Костя.
-Что ты?! Ребенок будет наш с тобой! — удивляясь собственной лжи, отнекнулась Люба.
Признаться было выше её сил, но и жить вот так в обмане ей было не под силу. Всю оставшуюся ночь они пролежали на разных краях кровати, молчком, а утром Люба стала собирать вещи...
-Не зря говорят, не бери дальней хваленки, бери ближнюю хаенку!
Это мать Кости не стесняясь говорила прямо при Любе, с отвращением глядя не её живот.
Костя понимал, ребенок не от него, хотя и тешил себя мыслями - "А вдруг?", но жену отговорил уходить.
-Люба, останься, я тебя люблю и на этом разговор закончен. Родители живут отдельно, пусть чего хотят болтают. Ты моя и ребёнок тоже.
Хорошо сказать, уйти на работу, а Любе по нескольку раз приходилось встречать во дворе, молча выслушивать их разговоры, не в силах ответить грубо пожилым людям.
-Что же ты, Любаня, так парню молодому мозги запудрила? Могла бы и постарше мужика себе найти, бывалого. Ан нет, подавай ей чистого, добродушного! Понять можно тебя - только такой дурачок и польстился, но человеком надо оставаться же, не вешать чужой приплод ему на шею!
Бывало совсем допекали её старики, даже отец Кости, молчаливый и скромный мужик при виде невестки показательно охал и ахал, жалея сына. В такие моменты сбегала из дома, ходила медленным шагом до магазина, но и там шла оглядываясь, опасаясь встретить Лёшку, отца своего ребенка.
Всё же пересеклись их дороги, возле почты, не стесняясь глазел на фигуру бывшей подруги, пытался угадать в положении ли. Гадко усмехнулся, с деланным безразличием заговорил.
-Ну что, Люба, надеюсь ты глупости е делаешь? Раз уж в село наше притащилась, то хотя бы голову свою включила?
-Не твое дело. Ребенок наш с Костей. Ты ту не причем.
Лёху как жаром обдало, до последнего надеялся, что Люба не станет рожать от него, так сказать начнет новую жизнь с чистого листа. Не прощаясь пошел дальше, сплюнув на дорогу.
"Баран этот Костя, блаженный олух, мало того сам подбирает черти что, так еще и мне проблем хочет подкинуть, будто назло!"
Разозленный он отправился к нему на работу, вызвал в курилку, с ходу наехал, привычный к тому, что Костей можно было помыкать, верховодить без ответки.
-Ты зачем её сюда привез, недоумок? Чтобы над нами насмехались тут все?
-Это жена моя и обижать её не позволю.
-А чужого на шею себе повесить ей позволил? Не дай бог жена моя узнает, да Надька меня со свету сживет, этого ты хочешь?
После слов о чужом ребенке его глаза налились кровью, сжались кулаки - как ребенок еще верил в то, что всё может исправится и каким-то чудом окажется, что всё это неправда. А тут сам виновник перед ним, именно из-за него вся жизнь наперекосяк пошла, не сдержался, кинулся на Лёшку с кулаками.
Но где ему с ним тягаться - Лёха тоже был на взводе, отдубасил бывшего напарника, едва разняли мужики, что сбежались на крики. Едва дошагал до дому, свалился на диван чуть не плача, не сколько от боли, сколько от обиды и навалившейся тоски.
Если до этой драки еще можно было утаить шило в мешке, то теперь поползли слухи, особо продуманные стали додумывать, строить предположения.
-Не зря у них конфликт случился, раньше очень славно работали вместе, чуть ли не товарищами были.
-Говорят, Любка уже до свадьбы с приплодом была, уж не наш ли Лёшка постарался?
-Он то может, удалец еще тот, вон какие глазища хитрые! А Любка баба в соку. Тока Костю не понять, на кой сунулся?
Костя защищал свою семью, твердо стоял на своем, людям смотрел в глаза и твердил одно - всё слухи, а то что с Лешкой дрались, так это из-за долга, что он мне не возвращал.
Люба совсем затаилась, больше сидела дома, даже в собственном дворе как мышка ходила, опасаясь встретить свёкров. Вечерами Лёшке плакала иногда, жаловалась на людей.
-Катька, продавщица совсем без такту, прямо допрос устроила - какой срок, когда рожать. Я говорю еще и трех месяцев нету, она так уставилась на меня, живот ищет, еще не вышла с магазина, а она уже сменщице что-то со смехом про меня болтает.
-Не обращай внимания. Поболтают, перестанут, сама знаешь - в деревне слухи один другой заменяют, найдутся те кто нас переплюнет, про них честь языками начнут.
-А как же мама с папой? Совсем уже мочи нет терпеть их издевки, Костя, уедем отсюда? А? Поехали к нам в деревню? Мама тебя любит, работу найдем...
Костя не стал отвечать, нехотя ужинал, с одной стороны жалел жену, совсем уже измучалась, несмотря на беременность исхудала, в глазах столько страха и боли, но с другой стороны злился, за то что скрыла беременность, за то что связалась с этим подонком и теперь они страдают от этого оба.
Надька заявилась в дом к родителям Кости, наговорила гадостей, по пути заглянула к Любке, кричала прямо в окно ей оскорбления, требовала уехать из этого села к чертовой матери, чтобы не мозолить им глаза.
Костя как раз с работы возвращался, чуть ли не силой вытолкал скандальную женщину со двора, кинулся к жене, обнял её всю обмякшую, в слезах и даже не заподозрил ничего в словах её.
-Костик, к маме хочу съездить, передохнуть немного, устала я, хоть на пару дней.
-Езжай, Любаша, выспись, подлечи нервы, и брось уже по пустякам расстраиваться, всю у нас с тобой будет хорошо.
-Да, Костенька, спасибо тебе...
Спустя две недели ожидания, Костя поехал за Любой, терзался, что отпустил её так поспешно, дал слабину. В её отсутствие понял, что готов принять ребенка чужого, уже и не страшна молва людская, главное, чтобы она была рядом, такая тихая, любимая. Боялся, что передумала Люба и сейчас прогонит его, не пустит даже на порог.
Войдя в дом поразился её перемене - такая же красивая, спокойная, а в глазах пустота жуткая, не поправимая и синячки под ресницами упали как тень от прошлого. Понял он всё, голову виновато опустил, пытался скрыть слёзы. Кинулась она к нему на встречу, обняла, минут тридцать так сидели, молча, не разжимая объятий.
Первым заговорил Костя, поглаживая её по темным волосам.
-Никуда я больше тебя не отпущу, поняла?
-Я тоже от тебя больше никуда не уеду... Всё у нас будет хорошо, тут, в этой деревне.
Сказала так, будто знала, что Костя уже в дороге принял это решение, понял как дорога ему Люба.
Устроились оба на работу, Костя принялся латать дом, привел в порядок все комнаты, ворота, печь, подправил баню. Катерина Михайловна разве что пылинки не сдувала с зятя, он отвечал ей тем же, даже за ужином, пока тёща не усядется за стол не принимался за еду.
-Вы, мама тут главный человек! Такие щи сготовили, я аж около Петровых запах почуял, думаю - сегодня знатный суп будет!
-Ой, Костик, скажешь тоже! Хочу уж тебе угодить, ни минуты без дела не сидишь, дом аж заиграл новой краской... А мы с Любаней пирогов еще напекли, пока ты дрова колол.
Костя довольный нахваливал пироги, но Любе и не нужна была похвала - она расцвела, привела в порядок душу, часто улыбалась глядя на то как любезничают муж и мама, знала, что вечером он прижмет её к себе, уснет сжав в руке её ладонь, пару раз вздрогнет засыпая и ни одна беда их не коснется до конца дней.
Только одно тревожило семью - отчего столько времени не удается им завести своего ребенка, уж больше двух лет прошло. Люба моталась в город к врачам, лечилась, пила какие-то травы, но всё бес толку. На улице, видя соседских ребятишек с нежной радостью прижимала их к себе, угощала конфетами, иной раз сама напрашивалась в няньки.
Костя, считавший Катерину Михайловну лучшим другом не стесняясь как-то соткровенничал всредцах, горестно махнул рукой.
-Эх, уж лучше пригульного бы ребенка растить, чем вот так, на чужих заглядываться... Душу свою рвать... Сейчас своими руками бы придушил ту ведьму, что на таком сроке взялась делать такое дело... А ежели бы Любка померла?
-Кто бы знал Костик, кто бы знал... Ничего уже не вернуть... Не говори это Любке, совсем уж девка загрустит...
Вроде бы жили в согласии и достатке, даже появились возле крыльца, на зависть всему селу, сияющие красной эмалью «Жигули». Иногда Костя с Любой садились в свою изящную машину, ехали ради прогулки в город или еще куда-нибудь.
Но все это было лишь видимостью семейного благополучия и не освобождало от главной заботы: не было и не могло быть счастья при их бездетной жизни. Не раз, оставшись одна, Люба давала волю слезам, терзалась покаянными мыслями. Уж лучше бы тогда она не пыталась тщетно скрыть грех, чем остаться навек пустоцветом. Грешница, великая грешница!
Костя все еще надеялся стать отцом, а Люба давно поняла, как жестоко обделила ее судьба, и убеждена была, это - расплата. Случалось, едет в машине, оглянется на пустое заднее сиденье и губы закусит: могли бы сидеть на нем в рядок, как боровички, ее дети, весело звенели бы их голоса.
Однажды, завистливо глядя на баландающихся в в речке деревенских ребятишек, она призналась:
-Костя, я давно собираюсь сказать тебе, у меня никогда не будет детей.
-Подождем еше...
-Нечего зря ждать, вздохнула Люба. Возьмем ребенка. Я хочу ребенка.
-Ты уверена, что не будет? Может быть, съездишь еще в Москву? — озадаченно моргал Костя.
-Бесполезно.
-А где возьмем ребенка?
-В городе, в доме малютки или в детдоме. Съездим как-нибудь...
И вот настал день, когда отправились в необычную поездку. Машина, как игрушка, скользила по асфальта; Люба сосредоточенно молчала, не желая беспокоить разговором мужа.
Им показали группу ясельного возраста во время прогулки. Малыши играли в песочнице, катали пласт массовые вагончики вокруг клумбы, забавлялись куклами на лавочке у веранды; они не знали, что дядя и тетя, наблюдая за ними издалека, выбирают кого-то из них.
-Я бы взяла вон ту беленькую девочку, у которой на руках кукла, — решила наконец Люба.
-Может быть, мальчишку?! Смотри, какой крепыш катит коляску! -сказал Костя.
-Нет, мне очень хочется девочку, — возразила Люба. Именно вот такую: нежную, ласковую, которой особенно нужна родительская забота. Няня подвела к ним девочку, произнесла:
-Вот, Юленька, за тобой приехали мама с папой.
Юля насторожила свои васильковые глазенки, не зная, верить или нет.
-Ну, иди ко мне, моя милая! — Люба присела и про тянула руки.
- Обними, обними маму-то покрепче, — подсказывала няня. — Вот умница!
Девочка после некоторого колебания доверчиво прилепилась к Любе, та почувствовала спазм в горле: едва протолкнула застрявший комок. А Костя не догадался ни взять ребенка на руки, ни поцеловать его, только про тянул девочке шоколадку.
-Это - твой папа, - снова поддакнула няня. Ты будешь жить дома.
-А где дом?
-В деревне, там тебе очень понравится.
-Мне здесь нлавится.
-А в деревне лучше: кругом травка, по улице ходят коровки, собачки, курочки, — заманивала Люба. Пойдем-ка посмотрим, какая у папы машинка.
Сверкающая на солнце машина оказалась желанней всякой игрушки. Очутившись внутри ее, Юля подпрыгивала на пружинисто-мягком сиденье под музыку, доносившуюся из приемника. Ручонки сами собой тянулись к рукояткам и кнопкам, расположенным на передней панели.
Бибика! Бибика! — восторженно повторяла она, когда Костя позволил ей несколько раз нажать на сигнал...
Машина тронулась. Люба держала на руках двухгодовалую девочку, ставшую ее дочерью, а та — куклу, новенькую, только что извлеченную из коробки.
-А в деревне нас ждет бабушка, кроватку приготовила, напоит Юлю теплым коровкиным молочком и спать уложит. Ага? — приговаривала Люба. - отдохни немного, поспи.
Девочка боролась со сном, пристально смотрела на Любу.
-Где ты так долго была?
Люба ответила не сразу и неубедительно:
-У бабушки были, а она живет далеко. Ты спи.
Девочка еще поегозила, не скоро поддавшись на уговоры, но плавная машинная качка все-таки убаюкала ее: откинула ручонку, выронив свою куклу.
Она и сама была кукольно-маленькая, голубоглазенькая, вся какая-то светленькая; лежала на руках у Любы так безмятежно и покойно, будто бы совсем не дышала. Иногда, отрываясь от дороги, Костя поглядывал то на нее, то на улыбающуюся как-то тихо и грустновато Любу.
Когда она стала выходить из машины и подала ему ребенка, Костя и сам затаил дыхание, чтобы не потревожить сон девочки, а она открыла боязливые к солнечному свету глазенки и не забеспокоилась, не захныкала: первым делом улыбнулась, словно признавая его отцом.
Эта, может быть, бессознательная прозорливость младенческой души тронула Костю, он никогда не испытывал подобного чувства: вот прижал легонько к груди сговорчиво-ласковую кроху, и сразу тепло распустилось в сердце, освободив его от какой-то обручной тесноты.
Он осторожно вошел в избу с девочкой на руках, положил ее на диван. Она не стала лежать, села и, протеревглаза кулачками, огляделась.
-Ну-ка, ну, кого привезли-то папа с мамой? Вон какую красавицу, девочку-беляночку! — нараспев завела Катерина Михайловна. -Счас мы снимем лишнюю-то одежку, а то жарко. Давай ручонку подымем, вот та-ак!
Женщины принялись хлопотать вокруг Юли, повели ее на кухню умываться, усадили за стол, соблазняя угощением. Костя был только помехой, но ему казалось, будто не жена, не теща, а сам он в первую очередь отвечает за судьбу девочки. Очень уж она была беззащитно-хрупкой.
-Кушай, Юленька, кушай, милушка. Молочко-то у бабули вкусное — ужо парного надою, потчевала теща и продолжала расчетливо льстить, ободряя Костю: Надоть, какой ангельский ребенок! Как век тут жила. Нравится Юленька, у бабы-то Кати?
-Нлавится.
-Ах ты, умница-разумница!
-Иди ко мне, Юленька.
Люба поманила дочь, тоже стараясь развлечь девочку.
-Держись за подоконник — посмотрим, что делается на улице. Видишь, лошадка проехала, курочки гуляют. А петушок-то важный, что генерал...
Под вечер Костя наносил ведрами от реки песку, чтобы было чем позабавиться малышке. Вывел ее на улицу.
-Поиграй в песочке, — сказал он и сам стал помогать насыпать горку: успокаивающее занятие... Перебирал песок, разговаривал с Юленькой:
-Давай-ка мы с тобой дорожку построим. Видишь, машинки бегут через мост? Сейчас заведем ключиком такую игрушечную. Играй в свое удовольствие, никто тебя не обидит. Ты не беспокойся, будем жить не хуже людей, — пообещал он, рассуждая уже как бы сам с собой.
Вышла Люба. Сидели с ней на лавочке, любовались приемной дочкой. Ах, если бы это была своя кровинка! Какое бы безмерное счастье соединило всех их!
«Что ждет тебя впереди? Неужели ты явилась на свет, чтобы страдать, как страдают другие? Сумеем ли мы с тобой поладить?. Ведь неродное родным не сделаешь», — загодя тревожилась Люба, скрывая за робкой улыбкой свое беспокойство.
Почему она взяла девочку? Обделенная в этой нескладной жизни, Люба надеялась ей все лучшее передать, чтобы дочь была избавлена от ошибок и по-настоящему счастлива.
Так и живут Костя с Любой, в доме при дороге, как бы на виду у всех. Костя иногда бывает у родителей, а Люба, кажется, насовсем забыла туда дорогу. Зачем бередить горькую память?
Леха продолжает возить газ, но не было повода, чтобы остановиться в придорожном селе: только издали, из кабины, посмотрит, как нянчится с девочкой-беляночкой Костина теща.
Начало истории тут Начало истории тут
Дорогие читатели, пишите в комментариях, что думаете обо всем этом? Вызывает ли Люба симпатию или жалость? Хороший ли итог всей этой истории, как считаете?
Комментарии 15