Тот клятый год уж много лет, я иногда сползал с больничной койки. Сгребал свои обломки и осколки и свой реконструировал скелет. И крал себя у чутких медсестер, ноздрями чуя острый запах воли, Я убегал к двухлетней внучке Оле туда, на жизнью пахнущий простор. Мы с Олей отправлялись в детский парк, садились на любимые качели, Глушили сок, мороженое ели, глазели на гуляющих собак. Аттракционов было пруд пруди, но день сгорал, и солнце остывало, И Оля уставала, отставала и тихо ныла, деда погоди. Оставив день воскресный позади, я возвращался в стен больничных гости, Но и в палате слышал Олин голос, дай руку деда, деда погоди... И я годил, годил, сколь было сил, а на соседних койках не годили, Хи
Я просыпаюсь в шесть утра. Обычно. А вот вчера проснулся в половине пятого, даже сам удивился. Сон у меня, ввиду чистой совести, крепкий, как Абсент, а тут такая, прямо скажем, странная неожиданность. Полежал, прислушался к ощущениям, что бы понять причину столь необычной ситуации. О! Вот и она...
В дверь спальни ломилось что то дикое и огромное, слышались крики Бивера и Кота. Бивер, который Йорк, ввиду своей судорожной дрыщеватости, покрикивала тоненьким писком и, судя по звуку, билась в истерике головой о дверной косяк. Кот же кричал по-мужски, матюками. Очень явственно слышалось, «быр-быр-быр» (неразборчиво) и потом отчетливое «Мляаааа!!!»
Пару секунд тишина и потом опять — бырбырбыр и мл
…Семнадцать раз обнять, поцеловать раз десять… Лишь так счастливей стать Сумеют наши дети. Целуйте их всегда, Ласкайте и купайте… Хоть в доме – нищета, Игрушки покупайте! Пусть он растет не так, – о будущем мечтайте! Любви, хоть на пятак, Ребенку отпускайте! Досаде вопреки, – ребенка обнимайте, И в нежность, как в силки, Его вы заключайте! Иначе – дьявол злой, Его уловит в сети… Любовь. Добро. Покой – О них мечтают дети. А нам все недосуг, и гонит нас работа: Чтоб все как у подруг – Наряды и работа. Чтоб все, как у людей – И интерьер, и дача… Не видим слез детей, Когда ночами плачут. Они не просто так, Как птицы, улетают. И нам их не догнать, Они парят в нирване… Ах, если б это знать Мы все
Ты помнишь, дружище, вьетнамские кеды? Коленную выпуклость детских колгот? Настольный хоккей у блатного соседа?.. А ну-ка, напомни, какой это год? А помнишь те, вязаные рукавицы, Да-да, на резинке из старых штанов, Родителей наших счастливые лица… Гагарин… Высоцкий… Блохин… Моргунов… Ты помнишь – мы жвачку жевали неделю, Обертку ее словно ценность храня? Ты помнишь «Орленок»? Вот это был велик!!! Его я на спиннинг потом поменял... На школьном дворе помнишь лихость былую И первый, с ночевкой в палатках, поход? И, помнишь, решались мы на поцелуи… А ну-ка, напомни, какой это год? Так если ты помнишь, и то уж не мало! Давай-ка нальем за ушедших ребят... Несчастное детство? – не прав ты, пожа
Женщина – космос, а ты в нём – космонавт, изучающий эту бесконечную вселенную, состоящую из сюрпризов, страстей, разнообразных эмоций, неожиданных настроений, всяческих желаний, а также терпимости, податливости, бунтарства, независимости, нежности и многих других восхитительных материй, из которых, если суметь в них не затеряться, получится сваять себе счастливое будущее, держа за руку совершенно сумасшедшую, но такую прекрасную бездну. Светлана Мирная