Предыдущая публикация
Когда молитва оживает
Часто на исповеди люди говорят, что не выполняли молитвенного правила. Но молитва не только в этом. Разумеется, это играет свою роль, но самая сущность молитвы – это наша устремленность к Богу, жажда познания Его. И, в конечном итоге, молитва – это предстояние перед Богом, которое начинается со слов и вырастает, углубляясь до созерцательного молчания.
Я вспоминаю одного подвижника, приходского священника деревушки в центральной Франции. Он часто видел, что в храме сидит старик, сидит, глядит перед собой и молчит. Как-то священник обратился к нему с вопросом: «Дедушка, что ты часами здесь делаешь? Губами не шевелишь, пальцы твои не бегают по четкам: чем ты занят?» И старик на него посмотрел и тихо ответил: «Я на Него гляжу, Он глядит на меня, и мы так счастливы друг с другом». Это была подлинная встреча в глубинах молчания.
Я вспоминаю другого человека, неизвестного миру, моего духовного отца, архимандрита Афанасия (Нечаева). Перед своей смертью он мне написал: «Я познал тайну созерцательного молчания, теперь я могу умереть» – и через три дня он умер. Самая глубина молитвы заключается в том, чтобы встретить Бога лицом к лицу (я говорю сейчас не о зрении глаз, а о встрече в самых тайниках и глубинах нашей души) и с Ним там пребывать.
Первое: мы должны учиться молчать, научиться стать перед Богом или просто сесть перед лицом Божиим и молчать, дать всем силам воображения, всем мыслям улечься, всем чувствам успокоиться. Я вам могу опять-таки дать пример этого.
Много лет тому назад, как только я стал священником, меня послали в старческий дом. Там жила старушка ста одного года, которая после богослужения подошла ко мне и говорит: «Отец Антоний, я от вас хочу совета. Я уже много-много лет постоянно повторяю молитву Иисусову и никогда не ощутила присутствия Божия. Скажите, что мне делать».
Я с готовностью, с радостью ей ответил: «Найдите человека, который опытен в молитве, и он вам все скажет». Она на меня посмотрела и сказала: «Знаете, за долгую свою жизнь я обошла всех людей, которые всё или что-нибудь знают, и ничего путного от них не услышала. Увидев вас, я подумала: он, наверное, ничего не знает, так может быть он случайно что-нибудь скажет, что мне на пользу пойдет».
Я подумал, что если уж на то пошло, то могу занять положение валаамовой ослицы. И сказал старушке: «Как вы думаете – когда может Бог успеть что-нибудь вам сказать или проявить Свое присутствие, если вы все время говорите?» – «А что же делать?» – « Завтра утром встанете, уберите свою комнату, затеплите лампаду перед иконами, затем сядьте так, чтобы видеть иконы и лампаду, возьмите спицы, шерсть и вяжите молча перед лицом Божиим, и не смейте ни одной молитвы говорить, сидите смирно и вяжите».
Она на меня посмотрел больше с недоверием, чем с надеждой, и ушла. На следующей неделе я снова там служил. После службы она подошла и говорит: «Отец Антоний, а знаете – получается!»
Я спросил: «Чтó получается?» – «Я сделала то, что вы сказали. Села молча вязать, вокруг было тихо; потом я стала слышать звяканье спиц, и этот звук как бы углубил чувство молчания вокруг меня. И чем больше я ощущала молчание, тем больше ощущала, что оно — не просто отсутствие шума, а что в нем есть нечто иное, что в сердцевине этого молчания какое-то присутствие. И вдруг я почувствовала, что в сердцевине этого молчания – Сам Господь. И тогда я поняла, что могу молиться словами или не молиться – все равно: я с Ним. Он на меня глядит, я гляжу на Него, и так хорошо нам вместе».
Это очень важный момент, и мы все должны этому учиться. То, что я говорю – не моя выдумка: об этом подробно и очень ярко пишет святитель Феофан Затворник.
Антоний (Блюм), Митрополит Сурожский
Следующая публикация
Комментарии 1