Я любовник, который мечтает о лете: Мое полое сердце об августе бредит, Мои желтые руки похожи на солнце И отчетливо греют, И не знают износа. Никого не любить, но влюбляться в любого И ласкать сквозь тела оголенное слово, И июльский пушок - тополиную перхоть, И черемуху чувств, превращенную в эхо. И ласкать - забывая об этом мгновенно, Словно летнее небо проходит по венам, Потому что отныне я верить изволю В эту правду для птиц: Пустота лучше боли. В эту легкую, легкую, нечеловечью Высоту облаков, где лишь ворон и кречет, Где никто не кричит, Где качают бореи Поцелуи чужие на выгнутой шее. Пустота лучше боли - наполниться ею И желать только света: в июне, в апреле. Быть любовником каж
Не считаю себя пропащим, скорее свечкой В этой спальне, где все до честности человечно, Где тела - синяки и шрамы, свирель и пальцы, На которые смотришь - и хочется к ним прижаться. Где с тобой мы - не в лучшем виде, а все же любим. Где немного блуда, немного росы над грудью, Где немного хриплого голоса над ключицей. Где с тобой мы - две обнаженных бескрылых птицы. Не считаю себя пропащим, такое дело, Просто есть эта ночь, а в ней - два сплетенных тела. Я скорее свечка в комнате, где темно, И рассвет краснеет, заглядывая в окно. Аль Квотион
И снова мой добрый друг Иван Иваненко (Лунный Лис) с новым прекрасным прочтением стихов. Земной поклон тебе, друже, за твой труд, время и твою неизбывную искренность.
А дождь был серым, лил и лил, Да не жалел всех нас: Размякли холмики могил, Сырел на церкви спас, Дороги вздутым животом Рябели на глазах. А дождь как книжка лил о том, Что в повести - гроза. Дождь лил под свитер, На чердак, На город, где темно - Нам мерзлось и чихалось так, Что звякало окно. Болелось, вылось от тоски - А он все лил и лил. И были в нем мы все близки, Но не было любви. Мы проклинали этот дождь, Ругали от души: «Ну хватит, что же ты идешь? Закончись, поспеши!» Дождь нас не слушал - Шел и шел В чернеющей земле: По крышам опустевших школ, По всей стране, По мне. А после стих. И воздух был Прозрачен, влажен, чист. Вставал уверенный ковыль, Дурман расправил лист. Все стало белым
Дорогой психиатр, вы мне многое обещали: Что реальность расправит плечи и сбросит шали, Что нагие ключицы улиц сорвутся в танец, И чудовища разума мне прекратят являться. То есть этот абсурд, по словам вашим, станет смыслом. Надо жить, собирая коллекцию дат и чисел, Проходя километры страниц или почерк дороги, Потому что тоска заперта в производственных сроках. И я жил. Я трудился. Обзавелся двумя детьми, Но не стало лучше. То есть время исходит из тьмы, Как тогда - когда я стоял возле вас ребенком И бессильные руки казались мне слишком тонкими. Мир остался духотворим и предельно мрачен, В нем любые люди лечили меня от счастья, Потому что здесь эйфория подобна спазму - Поддается контролю су
Сегодня на внутреннем море опять штормяще, Прогнозы не то чтобы врут, но сулят ветра, Которые новой тяжестью выгнут мачту Такого непрочно-тоненького хребта. А значит опять акварели чернильной тучи На коже - какими становятся синяки. Но знаешь… Вот это море - осталось лучшим Из всей моей жизни, из долгой ее чепухи. Прогнозы привычны. Отвесные скалы справа, Штыки плавников, Впалость горьких и бледных скул. А помнишь, как изумительно было плавать, Пока мы с тобой не стали верить в акул? Аль Квотион