Скоро ночь придёт. Буду нем и тих, Буду сцеживать на пол чувства. А к утру во мне не родится стих, Потому что там станет пусто. И твои глаза - не зажгут рассвет, Не накроют меня от ветра, Не откликнутся в дорогом родстве, Бывшим важным И бывшим светлым. Не запустят сердце - любить, терпеть, Рваным пульсом словесность мучить. Заводной игрушкой мне быть теперь, От которой потерян ключик. Скоро ночь придет. Так чего ты ждёшь? Не осталось во мне поэзии. Выключай глаза и берись за нож - Ты же точно знаешь, где резать. Аль Квотион
Все будет в порядке. Это сейчас земля под ногами кажется шаткой, Это сейчас ты глядишь в одну точку застывшим взглядом. Но не надо во тьму. Ты слышишь меня? Не надо. Просто дальше дыши и считай до пяти на выдохе. Завтра будет июнь. Солнце лечит любые вывихи. Солнце, знаешь, такой летящий над миром госпиталь, Обращенный к тебе живыми глазами Господа. Эти сотни царапинок сердца… Они затянутся. Ты однажды протянешь руку и тронешь пальцами Настоящее облако, с детства тобой забытое. Это только сейчас ты считаешь себя убитым, Это миг, это краткий крик - но за ним назначены Золотые просторы в ангельских одуванчиках. Луговые края любви, голубые росы, Где лежит на ладонях цветов зоркое солнце.
Я думаю о том, что снится мертвым? Воспоминания, как снимки Полароида? Другая жизнь, любимые другие И девочка в лугах с античной лирой? Полмира света, склон и виноградник, Мальчишки, что легки и конопаты: И можно сесть, взирая близоруко На самого себя в грядущих внуках. Возможно, город - но уже сообщник, Не тот, который грыз рассудок ночью, Не тот, который видом одиночеств Из темных окон в зиму мироточил. А может, Бог - как дымка над ландшафтом, Как поцелуй шалфея и лаванды, И тишина, что уши закрывает Ладонями неназванного рая. Не пустота, но ветхие пустыни И след змеи, написанный латынью, Как будто сны способны быть безмерны И по песку идти сурово в древность. А может, снятся собственные
За тысячами страхов, За тканью слёз Я спрятал свой внутренний дом из стихов и звёзд, Из робкой любви, Из «простите меня, пожалуйста», Из моря, размером с грош - но под белым парусом. Сюда не приходят демоны - слишком пусто, Сюда не приходят люди, Приходят чувства. Не все из них, только те, что босы и святы: Как чувство руки в груди И больничной ваты, Как то «пожалей меня», за которое стыдно, Как книжного вечера маленькая сюита. Живу потихоньку, встречаю в окне рассветы. Когда одиноко - слушаю голос ветра. Рассказывать нечего - дни мои близнецовы, И завтра, когда наступит, не станет новым, А будет древесным запахом сухостоя. Но это же тоже жизнь И чего-то стоит. Аль Квотион
Он много курил. Волновался о близких, Пытался писать им стихи и записки, Слова собирались неряшливо в кучу, И каждое - сердце давило и мучило. Курил, когда шел по вечерним проспектам И верил, что, может быть, встретится некто, С кем скорую ночь скоротать будет можно - И тем успокоить чудовищ под кожей. Курил, потому что любовь уходила, И ангел-хранитель казался бескрылым, Курил, потому что саднило и ныло, Курил и мешал с газировкой текилу. Он много курил, это было некстати. Потом заболел. В одинокой палате, Где все стало ватным, погасло, умолкло, От жизни ему оставались лишь окна. За ними от тех же вечерних проспектов Тянуло любовью, пространством и смехом, Тянуло искрящимся и суматошным, Тя
Что ты есть? Открытая рана? Или тот, кто делает раны, Окуная в них пальцы - алые и шафранные? Потому что мне больно - оттого ли, что ты на сердце, Или, может, от лезвия слов никуда не деться. Потому что мне больно, когда ты пьешь кофе утром, И молчит золотой рассвет у тебя над грудью. Потому что скоро уйдешь, направляясь к марту, А на теле - следы тебя, как на снежных картах. Потому что мне больно знать - будет в доме тихо, И любая минута покажется страшным вывихом: Так суставы души ломаются в крик и в песню, Так поэзия в человеке находит место. Так я буду голосом гулких безлюдных комнат, Где любое из чувств - безадресно и бездомно, Так я буду лирическим словом, чернильной солью, Потому что