Кровь всегда рисуют в ярких цветах - В маках Или в вербене садов холста, В громкой поэзии - острой и восклицательной, Похожей на резкий выстрел в летящего аиста. Но это не смерть. Это жизнь - ее ток и жажда, Руки любовниц на росписи татуажа, Пляжи, где пахнет семенем и горючим, Где пульс прилива - странно с твоим созвучен. То есть палитра нас, от которой шумно: Царственный шторм, в который попала шхуна, Сильные руки, снасти, сирень за ухом - Это картины бунта живого духа. Это сирены - пение над пучиной, Это любые женщины и мужчины, Это та сила в нас, что горит и светит. Солнце встает. Маки растут над смертью. Аль Квотион
Куда ты идешь, Адам? Я что-то увидел там: Как пламя оно горит, Упавший метеорит - Сжигает подолы звезд, Сияет на сотни верст, Восходит к любой горе. Иду в том огне сгореть. Куда ты идешь, Адам? Там холод лежит в прудах, И тело его белей, Чем снег на губах аллей. Там грудью я - в тонкий лед, Там сердце мое замрет. Там холод лежит в пруду - Замерзнуть к нему иду. Куда ты идешь, Адам? Там женщина из ребра, Из кости болящей той, Из вырванной, но живой. Зовет меня - слышу крик, Всем слухом к нему приник. И шепот - как пляс теней, Иду неизбежно к ней. Куда ты идешь, Адам? Приду - и ей все отдам. Замерзну, сгорю, Но в конце Воистину стану цел. Аль Квотион
И конечно, каждый хотел казаться хорошим, И конечно, каждый был для себя - герой. Мы читали книги, плясали в священных рощах И искали рай, раздеваемые жарой. То есть были тела смуглы, сухопары, жестки, Оставалась от счастья - дрожь напряженных мышц. А потом мы курили - оба гигантского роста, Там где птицы устало падают за камыш. Мне слепило глаза. Мне казалось, что ты лучина, И в триумфе желаешь царствовать выше звезд, Только станут однажды люди неразличимы Человеку, который к небу себя вознес. Мне слепило глаза. Но я верил лишь каплям пота, Потому что любая из истин всегда мала: Если мы захотим дотронуться небосвода - Нас светило грозное тотчас сожжет дотла. Вот тогда я просил беззвучно, пр
Я потерял крик. Оставил его в кармане и снял одежду Или забыл на вокзале среди приезжих. Может, украли цыгане, А, может, просто Высох мой крик - как с трав высыхают росы. Может быть, сгрыз старый пес, перепутав с костью, Может быть, выдохнул паром его на морозе, Может быть, пропил… Только живу без крика, И исчезают люди в проеме «выход». Мне не схватить за имя их, Не окликнуть - Странное дело - жить на земле без крика. Молча смотреть уходящим любимым в спину, Шепотом, Шепотом, Шепотом горьким сгинуть. Аль Квотион
Насколько ты ценишь время, нам отпущенное? Когда заняться другими делами становится лучше, Когда правильно - тучи в прицел наблюдать житейские, С пересоленных брючин обрывая со злостью детство Как репей (сварливо колючий, с ароматом августа), Как любовь, которая в будущем станет диагнозом, Как ту память о нас - Молодых и прекрасно бессмысленных, Но постигших кроссовками истину ангельской выси. Я зачем-то пишу тебе (впрочем, все чаще не вовремя), Я зачем-то запомнил мелодии старого города, Где мы были счастливыми (или мне так показалось), Я зачем-то все чувствую ритмику нежного вальса, Ту былую (далекий фидбек, прошлогодние повести), Ту, над нашей (когда-то совместной) оконченной пропастью
Я дом, наполненный, наполненный, наполненный до краев: Во мне живут сотни книг, Ангелы превращаются в трубный рев, Во мне океанский лайнер, ушибы волн, Во мне сгоревшая лампа и голый пол. Во мне леса - и каждое дерево говорит О том, что больно, когда умирает листва зари. Во мне цари с кровавыми лицами и поэты, Во мне безумцы - они прекрасны, как будто дети. Во мне слоны - их бивни в золоте и узорах, Во мне пейзажи безлюдных мест, недоступных взору. И все шумит, И все через край - на холодный кафель, Как акварели цветов заката, Как каллиграфия Разводов, капель - Китов прозрачных и алых цапель. И я прошу - заткни во мне все порезы кляпом. Я дом, я дом - как озноб стены, как миазм больницы.