Мы желаем, чтобы конец света наступил сейчас: Пока мы молоды, Пока кто-то любит нас Так сильно, что сжимает в руках до боли, Пока не покрылось гнилью цветущее поле. И мы просим: Сейчас, сейчас, сейчас оборвись! Пусть закончится жизнь пока крылья простерты ввысь, Пока тело полно желаний и теплой влаги, Пока страсти слагают рифмы свои в бумагу И поэзия громче грозного камнепада, А на дерзкой скуле - пощечина и помада. Мы желаем войти в зенит. И ни шага больше. Пусть наступит конец времен, Пусть над спелой рожью Загорается небо - и летит под откос, как поезд. Если там будет пропасть - то, Господи, дай нам пропасть. И мы просим: Закончись сейчас же, внезапно, грубо, Пока чувствуем мы губами - ч
Если трезво думать, то мир - это вещь в себе, И любые оценки будут всегда вторичны. Значит капли пота на верхней твоей губе - Есть земная правда в свете зажженной спички. Значит нет причин, есть лишь страшная жажда быть, Разбивать оконные стекла и пить на крыше. По рукам холодным идти и искать любви, Пока грудь под покровом пальцев гудяще дышит. Если трезво думать, то смысл превыше нас - Он заря, но здесь отражен, как в росе на травах: То есть Бог и в смертном мареве - напоказ, Словно свет свечи в безнадежно ночной оправе. Если трезво думать, то страсть не дана душе, Ей лишь тихо петь и в келье своей молиться. Но на мой рассудок влияет дыра в башке, Где уже много лет назад поселились птицы.
Не трогай меня, мне бесконечно холодно. Но внутренний снег лучше лечить уколами, Таблетками, грелками - тем, что не ранит больше, А только оставит немного шрамов на коже. Возможно, билетом в лето и сигаретой, Безлюдными пляжами - этими лазаретами, Где пахнет йодом и тиной, где бинт прилива Ложится на то в тебе, что пока что живо. Но только не трогай меня, Не трогай, не трогай, В руках твоих слишком много - боли и Бога. Они раздевают злей, выжигают глубже, Сквозь органы настигая беглянку душу. Они оставляют след - голый свет и язвы, И пульс в голубых прожилках трагично частый, И красные вина в них - на спирту и солоде. Не трогай меня. Мне бесконечно холодно. Аль Квотион
Что я потеряю вместе с тобой? Холодную кожу, трещины на губах, Развалы косметики с перцем и жожоба. Немытые чашки чая на каждой полке В соседстве с моим комплектом Дефо и Блока. И полог звездного атласа над верандой, И руки, которые пахли тоской и мятой, Лавандой и сигаретой - второй из пачки, Когда мир полон цветочного и табачного. Желание что-то писать. Мастерить из ушибов Пейзажи дыханий, где лирикой выгнуты липы. И может быть, тот грядущий сердечный приступ, Когда ты прервешься во мне, Завершая мысли. Аль Квотион
Чувствовал себя бабочкой, которой касались пальцы - Пыльца осыпалась на пол, И не было сил подняться. Холмы на спине лежали, Холмы бесполезных крыльев - Давили огромной тяжестью и, кажется, заживо гнили. Страшна была не иголка, два позвонка сместившая, Страшна была перспектива Однажды стоять на крыше И, помня себя взлетающим - довериться этой памяти. Едва улыбнуться небу. Шагнуть. И бессильно кануть. Аль Квотион
Я любовник, который мечтает о лете: Мое полое сердце об августе бредит, Мои желтые руки похожи на солнце И отчетливо греют, И не знают износа. Никого не любить, но влюбляться в любого И ласкать сквозь тела оголенное слово, И июльский пушок - тополиную перхоть, И черемуху чувств, превращенную в эхо. И ласкать - забывая об этом мгновенно, Словно летнее небо проходит по венам, Потому что отныне я верить изволю В эту правду для птиц: Пустота лучше боли. В эту легкую, легкую, нечеловечью Высоту облаков, где лишь ворон и кречет, Где никто не кричит, Где качают бореи Поцелуи чужие на выгнутой шее. Пустота лучше боли - наполниться ею И желать только света: в июне, в апреле. Быть любовником каж