Когда так много позади* что мне осталось? В зажатой с жадностью горсти такая малость: Ремок любви, билет в кино, банты- застёжки. И бремя осени в окно, и корм для кошки. Листок с начатою игрой нули по клеткам, где крестик оказался -мой. Без листьев ветка костлявой пятернёй скребёт в моё окошко. И воробей клюёт, клюёт привычно крошки. И холст беспечный на стене, под ним обои. Не отыскать уж Трои мне и не построить. И крестик некуда вписать, нулей полоска. Фитиль как палец у свечи торчит из воска. И зажигалки не найти, и спичек нету. Придётся дольше мне прожить, стеснив соседа. Паркет рассохшихся причин как ветка клёна, скрипит, без видимых причин, лишь монотонно... Штрих кодом новый перех
Большими хлопьями с небес на город ночью напоминая о зиме, её законах, последней чёрточкой творца, вернее точкой снега выбеливали мир. Мой город сонный непонимающий себя, в неонах ярких всю позолоту ноября терял степенно. А снег стелился во дворах, аллеях, парках, на белом - серые атланты( будто) - стены. И отрекаясь от забот и думок стылых бегу на улицу в снега, как было в детстве. Молчат дома, молчат подъезды и квартиры, под белым пухом мостовым легко согреться...
И ночь на дом вдруг пролилась, стучали ставни. Молитва с мыслями сплелась, инстинктом давним. И воды черным холодком в котором тени, как пилигримы шли рядком в густую темень. Лампада преданно сожгла в утробе масло, а снег застил избе глаза, почти погасла свеча горевшая в углу, под образами. Фитиль чуть тлел, огонь трещал, плясало пламя. А повитуха Бога Мать просила слёзно, тут, лики взглядами сплелись, да было поздно... Младенец вырвался на свет, жизнь не кончалась. Ноябрь. Ночь. Судьбы привет. Отсчёт сначала... Морозцем розовой зари чуть тлело утро. Под окна цепочкой следы петляли крупно. Всю ночь отец ни спал, ни ел, ждал разрешенья всех планов божьих, божьи дел, души спасенья. Дитя
Беда глядела сквозь стекло осенней темы. А за окном мело- мело опады листьев. Мой город центром бытия, беде был сценой. Он распечатал холодов пришедших, блистер. Глотали лужи вновь дожди, а сверху корки сомнений горестный итог, за веру в аут! То обвинений в нелюбви, то ссоры горькой. То вместе с ветром в мир иной пешком по шпалам... Вот только в небо корабли не выпускают. Штормит душевности мои и на кусочки все нерождённые мечты опять ломают, всем нерождённым в этот мир сердца- листочки. Опять беда скривила рожу, стёкла гнутся. И обитает вороньё в короне бога. Дожди с небес, как из иглы - лекарством льются. Услышь меня, по венам сплина слишком много. Не заврачует дикий ветер струн на гус
Вода бормочет в окна, яркий свет на стенах комнаты оставит быстрый след. А водостока длинный пищевод венчает рот. Дождит в ночи, авто спешит туда, где застит горизонт с небес вода. А рядом отставной громоотвод, грозы ноябрьской у нас никто не ждёт. Он стар и холост, одинок и груб, он грозам- враг, он к жизни очень скуп. Разрядам грозным тело подставлял, зато не врал. Дождит вода, сырой однако гнёт на город сонный, ноября приход не отмечаем. Старый инвентарь: мой плед в полоску и в стакане чай, поддержат вечер. Пролистав мечты с зонта в прихожей лужи убирая, семь глупых нот дождя запишешь ты, прислушиваясь, ночь их проиграет. К холмам, за город свой отправив взор, ты вспоминаешь пыльные дорог
Венчая сумрак, скинув тень, сбив тучи неба набекрень, луна смеётся. Шатаясь, шаркая ногой, октябрь пьяный и хромой на волю рвётся. И только серая стена, что город бережет - одна, считает звёзды. Горит маяк, на маяке висит бушлат на мужике, в нём сердце бьётся. Который год сидит печаль души надрывы, выпив чай, саднят потише. А волны трутся о порог, и десять лет, ещё не срок, не дрейф, парниша. А небосклон ни дать, ни взять земным привычно не объять, нетрезвым взглядом И трезвым не объять с боков, и волны брызги вместо слов бросают рядом Маяк надежды подаёт, луны нечаянной желток над ним скучает И чайник дремлет в очаге, вот закипит в квартирной тьме, заварим чаю Стена молчит, молчит песок,