Метель мела, засыпая снегом тропки, укрывая избы пуховым снежным одеялом, билась в окна, пела заунывную песню свою, гудела в печной трубе…
Катюшка целый день нынче провела дома, на улицу-то носа не высунешь. Возились с бабой Улей по хозяйству, перебирали старые подшивки газет с советами по садоводству и семена в бумажных пожелтевших пакетиках, накрученных из школьных Катюшкиных тетрадей. Оно ведь как в деревне — на дворе ещё сугробы и мороз, а хозяйки уж о грядущих посевах заботятся. Чуть только запахнет весной, так уже на всех окнах рассада в ящиках появится.
И радостно следить за тем, как махонькое хрупкое, зёрнышко пробивает себе дорогу сквозь толщу земли, всходит ярким, тонким, зелёным листочком. На улице ещё зима, а тут, в избе — на тебе — весна красна наступила. И всегда оно так, жизнь сильнее смерти, она всегда побеждает. Да и нет её, смерти-то. Она лишь начало другой, новой жизни.
Дед Семён нынче приготовил для своих девок, как он называл бабу Улю с Катюшкой, своё фирменное блюдо — картофельное пюре с топлёным маслом, на молочке парном, да золотистым поджаренным лучком заправленным. Поясницу у деда отпустило и он пребывал в благостном расположении духа. За окном опустились сумерки. Сели ужинать. Баба Уля достала из «шкапа» баночку клубничного варенья, что берегла для особых случаев.
- Сегодня можно, святки идут, праздничны дни, - пояснила она.
Дед многозначительно крякнул, намекая, что и он бы не отказался от чего-нибудь «праздничного».
- Ладно уж, давай маненько, для здоровья, - сказала баба Уля, глянув на страдальческое лицо деда, и доставая из-за шкафа чекушечку.
Дед расцвёл, расправил плечи, приготовился к приятному вечеру.
За столом завели беседу.
- А помнишь, Ульяна, как Агап за кладом ходил?
- Что-то не припомню, - задумалась баба Уля.
- Да как же, Агап-то, что лес валил, продавал, тем и жил.
- Деда, а ты расскажи, и бабуля вспомнит, и мне интересно, - вступила в разговор Катюшка.
Дед будто того и ждал и, устроившись на стуле поудобнее, принялся за рассказ.
- Было это уже в нашу пору, когда вот мы с Улей только поженились. В деревне нашей мужик жил, Агапом звали. Теперь уж нет его, ему в то время уже лет за пятьдесят было. Жил одиноко, бобылем. Валил деревья в лесу да продавал, кому на сруб, кому на дрова. Заказы у него были и жил не бедно.
Да только вот всё ему мало было, жадный был до денег-то. Казалось бы изба есть, одёжа, еда на столе, чего ещё? Живи да радуйся. Для кого откладывать-то? Ни жены, ни детей. Да он и не женился-то оттого, что на семью ведь деньги тратить придётся. А он больно скупой был. Про таких говорят — зимой снега не выпросишь. Ну и не особо любили его люди. Разговаривали, конечно, обращались по делу, когда надо, а так, чтобы привечать да в гости звать, нет, такого не было.
И вот однажды прослышал он, что в лесу нашем колодец есть. И в колодце том, мол, сокровища хранятся. Только так просто тот колодец не найти. Он кому-попало не покажется. Можно вот прямо рядом ходить и не увидеть, а можно и не думать о нём, а он сам перед глазами встанет. Потому как нет у того колодца постоянного места, заговорённый он, особый.
А если найдёшь ты тот колодец, то опять же, сокровища тоже непростые, могут и не открыться тебе. Надо в определённо время к тому колодцу идти. Да что за время это, Агап не знал. Поведал ему это всё мужик, с которым он как-то раз в постоялом дворе в городе заночевал. Ехал тот мужик с дальней стороны, родные края повидать. Когда-то жила тут у него прабабка, вот и хотел он могилу её навестить, поклониться, так сказать, корням. Та-то прабабка и сказывала ему в своё время про колодец.
С той поры потерял Агап покой. Всё о том колодце с сокровищами думал. У местных спрашивал, да никто у нас про колодец и слыхом не слыхивал.
- Да, поди, наврал тебе мужик-от тот? - говорят Агапу люди.
Но Агап на своём стоит:
- Не таков, мол, тот мужик с виду, деловой, башковитый. Такой зазря болтать не станет.
И до того эти думы Агапа скрутили, что отправился он в соседнее село, к бабке Вострихе, что ведала, вдруг она что подскажет.
Бабка Востриха выслушала Агапа, нахмурилась:
- Зря ты это дело затеял, Агап. На что оно тебе? Да и не откроется тебе клад. У тебя нужды нет.
- А ты научи — кому откроется? Может я найду такого.
Не хотела бабка сказывать, да видит не отстанет мужик, привязался, как банный лист к срамному месту, скажи да скажи, махнула бабка рукой.
- Клад тот непростой человек заложил, колдун. И сторожей приставил к колодцу. Нет у того колодца своего места, может он всюду показаться. И увидеть его может только человек сердцем чистый, и то не всякий, а тот, кто нужду имеет. Остальным так только — блазниться будет.
Агап слушает, а сам в уме прикидывает, знает ли он такого человека. И вспомнил. Жил в деревне Зиновий. Семья у него десять человек. Беднее бедного. Хоть и работящий мужик, и жена хороша, хозяйственна, а всё одно — не идёт к нему достаток. Еле-еле с копейки на копейку перебиваются. Вот его, пожалуй, можно с собой позвать. Только пойдёт ли он?
- Ну ничего, так не пойдёт, так я его хитростью заманю, - решил Агап.
- А как же тогда его искать, коли колодец тот места своего не имеет? - спрашивает он у бабки Вострихи.
- Для того особая ночь есть, в которую нечисть на шабаш собирается, да пляски устраивает. Вальпургиева ночь. Вот тогда-то и можно найти тот колодец. Сторожа его в то время сами на шабаше будут плясать с ведьмами, никого у колодца не будет.
- Ладно, - говорит Агап, - Найдём мы его, а дальше что? Сокровища-то тоже, говорят, в руки так просто не дадутся.
- А для того нужно загодя траву особую заготовить, плакун-трава называется. Растёт она по берегам да в местах тёмных, сырых. Да копать нужно не лопатой, а руками своими. А как выкопаешь, так корень следует взять, из него крест сделать и на себя надеть. Тогда и нечисть не тронет и клад откроется. Брать траву тоже надобно не когда-попало, а на заре дня Ивана Купалы.
А как клад возьмёшь, так идти нужно из леса не оглядываясь, что бы тебе не послышалось, что бы не привиделось. Голосами разными звать начнут из чащи, не оборачивайся, нападать начнут — не гляди. Иначе быть беде.
-
Выслушал Агап старуху, поблагодарил, да домой отправился. Думала бабка Востриха, что позабудет Агап до следующего лета свою затею. Да куда там. Агап всю зиму только о том и думал. Как лето наступило, дождался зорьки на Купалу, да отправился плакун-траву искать. И ведь нашёл-таки, хоть и трудно пришлось. Нашёл, руками выкопал, как велела бабка Востриха, и сделал из корней её два креста — себе и Зиновию.
Теперь ещё год ждать надобно, до майской ночи, заветной — Вальпургиевой. А тем временем принялся Агап Зиновия охаживать. Тот поначалу отпирался, да Агап настойчив был, уговорил, мол, коли клад найдём, так пополам поделим, а у тебя, вон гляди, ребятишек полна изба, неужто деньги лишние. Согласился Зиновий.
Вот и заветная ночь на первое мая наступила. Пора идти. Агап загодя всё приготовил. Два мешка взял, заступ, кресты из корня плакун-травы достал из укромного места. Огня зажигать не велела бабка, при свете луны идти придётся. Ну да ладно, лишь бы найти колодец желанный. Никому Агап с Зиновием не сказались, и вот как только круглая, бледная луна выкатилась из-за леса, тронулись они в путь.
А луна-то нынче тоже необычная взошла, огромная, в пол неба, да яркая, так светит, что каждый кустик, каждую травинку видать.
- Вот и ладно, - радуется Агап, - Всё на руку.
Деревня уже уснула, деревенский люд рано ложится и поднимается рано, спозаранку. Вот дошли они до леса, всё тихо, спокойно кругом. Агап доволен — никто их не приметил. Вошли под сень деревьев, пахнуло сыростью, свежестью ночной, листвой молодою, сочной, сладостью весенней.
Луна до того ярко светит, что и в лесу светло, как днём, кроны деревьев ещё не разрослись, проходит сквозь них лунный луч, тонет всё в голубоватом мертвенном свете. Мелькнуло что-то в кустах, зашуршало и исчезло. То ли зверь лесной, то ли дух. Лучше не думать, дальше идти. Филин захохотал над головою, заухал. Ветер зашептал в верхушках деревьев:
- Кыш, кыш, кыш-ш-ш-ш…
- Может ну его, клад этот? - шепнул Зиновий, - Жили как-то без него и дальше, чай, проживём.
- Да разве ж то жизнь? Как ты живёшь? Хлеба не ешь досыта! Ребятишки твои оборванные бегают! А клад найдём — избу новую отстроишь, есть будешь что душа пожелает, ребят в ученье отправишь, в город.
Замолчал Зиновий, дальше пошли.
Долго ходили они по лесу, уже с толку сбились, заплутали, из сил выбились. А время к полуночи близится.
И только подумал, было, Агап:
- Неужто ошибся я в нём? Не того человека выбрал?
Как вдруг замерцал в стороне огонёк, заплясал, закрутился.
- Гляди-ка, - говорит Зиновий, - Огонёк какой-то!
- Где? Не вижу.
- Да вот же. Идём.
И повёл Зиновий напарника своего через кустарник колючий. Пока пробирались, исцарапались все, острые шипы кожу искололи до крови. Вышли наконец на поляну небольшую. А на ней — колодец стоит. Старый, тёмный, сруб прогнил весь, набок накренился. Туман густой вдруг по траве пополз, клочьями повис на деревьях, словно бороды седые, зябко сделалось, стыло. А внутри колодца этого будто лучина светит, жёлтым горит.
Подошли ближе — вроде никого вокруг. Видать, бабка правду сказала, что черти, которые колодец этот охраняют нынче на шабаш ускачут на Лысую гору.
- Давай скорей, гляди, есть ли там чего, - торопит Агап Зиновия.
Тот заглянул в колодец, не видно ничего. Спускаться надо вниз. Обвязал Агап Зиновия верёвкой и опустил его на дно колодца.
- Да тут полно золота, - кричит Зиновий, - Нам и не унести столько!
Затрясся Агап от жадности.
- Давай, - кричит, - Складывай поскорее в мешки да наверх мне отправляй.
Набрал Зиновий один мешок, второй. После и сам решил подниматься, а Агап не хочет поднимать, велит ещё золота набирать.
- Да куда ж я его покладу-то? - спрашивает Зиновий.
- Рубаху снимай и в неё клади.
Видит Зиновий не отстанет Агап, сделал, как он велел. А тот не унимается. Свою рубаху снял, вниз сбросил.
- Ещё, ещё, - кричит, - Набирай!
Тут уже осерчал Зиновий, плюнул, выругался.
- Не стану, - говорит, -Я больше ничего собирать. Хватит нам и этого, не унести.
Разозлился Агап, ногами затопал.
- Тогда, - говорит, - Сам и выбирайся из колодца!
- Да ты что? Неужто меня тут оставишь? - кричит из колодца Зиновий.
- А что мне надо у меня уже есть, - усмехнулся Агап.
Взвалил он мешок на спину, да ещё то, что в рубахе было забрал, и пошёл прочь. А Зиновий в колодце остался сидеть.
- Что же делать? - думает, - Как мне теперь отсюда выбраться? Никто и не знает, где я. Да я и сам теперь не знаю в какую чащу мы забрались.
Стал он пытаться по срубу вылезти наверх, да скользкие стены те, хоть и пустой колодец давно, никак не подняться.
Бился Зиновий, бился, совсем из сил выбился. Уже полоска алая там, наверху заалела, знать зорька утренняя занялась. Сел он на золото и заплакал, ребятишек своих вспомнил, жену любимую, родителей стареньких.
- Дурак я, дурак, жадного Агапа послушался! Теперь сгину здесь. Поделом мне. Прости ты меня, Господи! Помилуй меня, пресвятая Богородица!
И только он те слова произнёс, как зашумело кругом, засвистело, заухало и закружились над колодцем рожи страшные, мохнатые да рогатые. Пятачками воздух нюхают, повизгивают:
- Кто тут был?! Кто наше богатство взял?!
Взвились снова в воздух и пропали. А Зиновия будто и не видят. Тот со страху еле жив, ещё пуще стал Богу молиться и чует вдруг будто стены опускаться стали, вроде как ниже становятся. Закрыл Зиновий глаза, а сам всё молитву творит. А как глаза вновь открыл, видит — колодец ему по пояс всего глубиной! Что за диво! Обрадовался Зиновий, выбрался поскорее. Глядь — а мешок его так и лежит у колодца.
- Ну уж нет, не надо мне этого богатства, - подумал Зиновий.
И зашагал скорее из чащи.
- Авось найду я тропку к дому, - думает про себя.
Долго он всё же по лесу ходил, пока не нашёл наконец знакомой поляны, а от неё и тропка к деревне ведёт. И как ступил он на ту тропку, так видит, а меж деревьев черти летят! Свистят, кривляются, гогочут — а в лапах своих Агапа тащут! Тот кричит дурным голосом, а черти крепко держат, не отпускают. Пронеслись они мимо Зиновия, словно он пустое место, и скрылись из глаз. А Зиновий что было сил, припустил к дому.
Вернулся Зиновий в родную деревню, рассказал людям о том, как они клад искали. Жалко ему всё же алчного Агапа. Ходили искать всей деревней да не нашли, ни колодца, ни Агапа. Так и пропал он. А Зиновий зажил по прежнему.
Да только тем же летом с ним вот что приключилось. Пошёл он, было, в лес, силки на зайца ставить. И слышит вдруг, смеётся кто-то, подошёл ближе — никого, а в кустах блестит что-то. Смотрит — а на пне узелок лежит, да это ж рубаха его! Та самая, что на дне колодца осталась, и в ней золото завёрнуто. Да аккуратно так завязано, словно нарочно кто её сюда подложил.
Взял Зиновий ту рубаху и домой пошёл. Решили они с женой себе немного взять, чтобы на жизнь хватило, а остальное в город свезти, в сиротский дом. Так и сделали. Срубил Зиновий новую избу, скотинку прикупил, приоделись, и зажил он не хуже других. Пришла всё же награда доброму человеку.
#ЕЛЕНАВОЗДВИЖЕНСКАЯ
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев